К возможно великому неудовольствию читателей я вновь напомню об одном не особо приятном факте — наше время ускорилось. Вместе с ним ускорились и перемены, которые испытываем как мы, так и мир, что нас окружает. Кто-то, по примеру молодёжи, привыкает быстро и даже успевает получать от этого удовольствие. Прочие же, по примеру вашего покорного слуги, рвут шаблон и пытаются поспеть за юным поколением в гонке адаптации (довольно безуспешно, но всё-таки…). Одна из многих вещей, что время корёжит нещадно — национальные языки. Тема как нельзя более знакомая такому разнообразному, полиэтничному Кавказу.
Современное общество, на первый взгляд, может искать исключительной окупаемости везде и во всём. Хорошо ли это? Разумеется, иначе при капитализме никак. Но соль заключена в слове «окупаемость». Из этого формируется простейший вывод — нашим балом правят прагматики. Не утилитаристы, ибо они во главу угла ставят пользу как таковую, но именно прагматики. И речь не стереотипно-канонично о деньгах. Речь о бескомпромиссном расчёте, что кстати и отличает вышеуказанные типы людей. Для примера может быть взято любое явление повседневности. Выиграл минуту, от чего-то отказавшись? Отлично! Срезал путь там, где пусть и красивее, но дольше идти? Очень даже. Нашёл с помощью приложения даму сердца без затраты лишних усилий, средств и похода по публичным местам? Друг мой, ты на коне!
Как я и упоминал ранее, «любое» явление. И представим на долю минуты, что лапа прагматизма дотянулась-таки и до темы нашей сегодняшней статьи. «А правда, господа, чего это мы? Язык международного общения — английский, живём мы в РФ, русский повсюду. Для работы не особо сгодится, разве что дома, так там пара фраз да разговорный… Кому это собственно нужно?»
О чём и речь — кому нужен язык нации, когда тебя окружает огромная страна, а за её пределами — ещё больший мир?
Но, как всегда, прежде чем «заземляться» в проблему, стоит изучить некоторые факты.
Академик Словарь поясняет:
НАЦИОНА́ЛЬНЫЙ ЯЗЫ́К — язык, являющийся средством письменного и устного общения нации. Он складывается в период развития народности в нацию, т. е. в такую историческую общность людей, которая характеризуется общностью языка, территории, экономической жизни и некоторых особенностей характера и культуры. Национальный язык наследует структуру языка народности. Как и последний, это язык общенародный, т. е. его образуют все разновидности речевых средств общения людей — местные диалекты, просторечие, литературный язык.
Даже суховатое описание из словаря даёт читателю наводку, пусть и не такую явную — язык нации есть нечто большее, чем собрание слов и правил грамматики. Отражение становления, истории, культуры и места в мире тех людей, что когда-то давно дали причину для его образования в принципе. Ни много, ни мало — альтернативная летопись.
Следовательно, с утерей каждого языка мы теряем очередной ключ информации к тем, кто жили задолго до нас. Точно так же, как и к их потомкам, если мы и имеем счастье их застать среди живущих. Впрочем, даже это далеко не панацея — предполагаемые представители наций не являются залогом «выживания» их родной речи.
Не первый год об этом трубит ЮНЕСКО. Удивительно, но кроме промозглых памятников старины они занимаются спасением чего-то альтернативно важного. Согласно их оценке, до конца 21-го века из почти 7 тысяч ныне существующих в мире языков сохранится лишь половина. Учёные предупреждают, что при этом также будет утрачен очень большой объём знаний и возможностей человеческого мышления — очередное подтверждение моим словам выше.
Также ЮНЕСКО подсыпает соли и на нашу рану. По данным их атласа к числу вымирающих отнесены следующие языки народов Кавказа: абхазский, адыгейский, ингушский, кабардино-черкесский, карачаево-балкарский, осетинский и чеченский. Не так радужны дела и в Дагестане: по данным, более 25 языков республики вскоре могут быть утрачены.
Кого и что именно можно в этом винить? Как это стало в последние десятилетия модным — глобализацию.
Половина существующих на территории Российской Федерации наречий и диалектов приходится на Северный Кавказ. Такая языковая плотность обусловлена историческими и географическими причинами. К радости стоит признать тот факт, что сохранность наречий здесь много лучше, чем на Севере. Местные малые народы намного дольше жили в изоляции. Из-за близко-патриархального строя и мусульманства, как главенствующей религии, они как-то больше держатся за свои традиции, в том числе и язык. Тем не менее, на Кавказе так же, как и в других языковых семьях, происходит перераспределение населения в пользу более крупных языковых групп.
Это даже не обязательно русский. Простейший пример: в Дагестане говорят на 30 языках, среди них есть и мелкие, которые используют одно-два селения. А есть, например, аварский, на нем говорят несколько сотен тысяч человек. Постепенно малые народности начинают его усваивать, забывая свой родной. Это можно назвать вполне естественным процессом и неизбежным злом. Люди сами по себе решают постепенно переходить на язык соседей или же банально меняют место жительства — здесь ничего не попишешь и против выбора живых людей-носителей тоже не попрёшь.
Пусть детей уже не учат многим языкам, но язык будет жив до тех пор, пока существуют его носители, родители. Даже отсутствие школьной программы не помешает юному поколению овладеть хотя бы азами и разговорной базой родной речи — всё лучше, чем ничего. Но со смертью их старших кончается и язык. Впрочем, часто бывает и так, что какое-то наречие считается мертвым, а потом вдруг находятся носители — пусть такие случаи и исключительны.
Неизбежный процесс глобализации языков неприятен сам по себе — исчезает не только культура и история народа, но и банально-исконное разнообразие.
Перспективы сохранения умирающих языков и правда видятся довольно туманными. Ни одной действенной схемы возрождения какого-либо диалекта на сегодня пока не придумано.
Также одна из наиболее ключевых проблем вымирания, что в свою очередь вытекает из той же пресловутой глобализации — низкий уровень практической применимости языка.
Тут господа прагматики могут открывать шампанское и кричать «Мы были правы!». И вправду, добра без худа нет. Как, к примеру, мы сможем на кабардинском сказать «механизмы высокоуровневых объектов»? Или на балкарском «активный процесс кибернетизации производства»? Закрытость и обособленность языков Кавказа сыграли с ними злую шутку — они не поспевают за нашим современным обществом, не удовлетворяют его нужд. Сколько раз я видел лично до печального забавные случаи, когда взрослые люди, носители горных языков, ведя свою речь на родном, по многу раз перескакивали на русский язык, щедро пользуясь его вставками. Почему? Да просто на речи дедов и прадедов не выразить мысли, стоящие выше бытовой-традиционной тематики. Уж на неё то слов найдётся больше, чем надо, на том же аварском. Для стороннего слушателя подобные языковые «химеры» могут показаться довольно необычными, для жителей же Кавказа это дело вполне себе привычное. После всего сказанного скрепим сердце и признаем факт — основной причиной вымирания туземных языков Кавказа является отсутствие достаточной терминологии в них. И никак иначе.
Возможно, кто-то и не будет считать проблему исчезновения малых языков исключительно важной. Пусть так, но существенные последствия от «несущественной» проблемы могут быть для нас вполне ощутимы — вместе с исчезновением родного языка часто возникают социальные проблемы.
По мнению некоторых учёных, утрата языкового разнообразия имеет не только научные, но и социальные последствия. В плане общественной жизни представители малых народов утрачивают важные возможности разграничения и обнаружения своей этнической идентичности. При этом можно видеть, что в очень многих языковых сообществах утрата языков сопровождается социальными проблемами, алкоголизмом, наркоманией, высоким уровнем безработицы, так как с утратой языка полностью теряется традиционная этническая идентичность соответствующего народа. С этим теряется память предков, и простейшие представления о должном и не должном образе существования размываются в сознании отчасти неудачливых потомков. Почему отчасти? Им просто повезло родиться в века перемен.
Способы решения проблемы неоднозначны — к примеру, двуязычное обучение в школах.
По мнению языковедов, первым шагом к спасению исчезающих языков является их документирование. На основании словарей и грамматик языков малых народов можно, например, составлять учебный материал для школ.
Кроме того, например, Германское общество защиты исчезающих языков продвигает концепцию многоязычия внутри соответствующих языковых сообществ. Она включает в себя, например, двуязычное школьное обучение.
Пусть даже так, но даже этого может быть недостаточно.
Чтобы сделать малый язык более привлекательным для детей и молодых людей, на нём должны быть созданы компьютерные игры и приложения для смартфонов. Это весьма важно для того, чтобы молодёжь не относилась к своему родному языку как к бесполезному анахронизму, ведь со смертью последних носителей языка от него зачастую остаются лишь фрагменты.
Довольно яркий пример в научном обществе — в поисках следов почти вымершего языка ресигаро в бассейне перуанской Амазонки немецкий лингвист Франк Зейфарт встретил женщину, которая помнит одну из песен своего дедушки, но уже не знает значений её слов. Это уже является прямым доказательством пользы и полезности предложенных вариантов решения стоящего вопроса.
В завершение я таки позволю себе кинуть камень в чужой огород — проблему исчезновения туземных языков Кавказа можно будет решить только средствами государственной политики. Как бы ни были прилежны родители в передаче знаний своим детям, как бы ни старались кавказские дома культуры, школы и библиотеки в организации уроков, классных часов и продвижении художественной литературы по родной речи — всё это будет бесполезно без вмешательства извне. Ещё точнее — сверху. По своему печальному опыту могу подтвердить — без мощного источника влияния все попытки перемен зачастую безрезультативны.
Напоминает чем-то борьбу Дон Кихота с ветряной мельницей — что сделает один человек-доходяга верхом на кляче, вооруженный лишь копьём?
Однако, представим на минуту, что действие происходит в наши дни, а хитроумный идальго получил бы в распоряжение вместо еле живого коня единицу тяжёлой техники — самосвал или даже бульдозер? Думаю, история приняла бы совсем другой оборот…
Что очевидно, наша ситуация в этом вопросе аналогична. И что же нам остаётся — попытаться изменить нашу «историю» необычным поворотом «сюжета» и подключением юнита — «правительства» (настолько мощного, насколько и неповоротливого) или наблюдать за исчезновением Кавказского наследия?
Савид