К началу XIX в. огромные пространства Степного Предкавказья были заселены русским и украинским населением. Причем процесс заселения и освоения земель продолжался и в описываемое время.
Казачья и крестьянская колонизация играла значительно более важную роль в освоении края, чем помещичье-крепостническая. Именно крестьянская и казачья колонизация способствовала освоению новых земель, поднятию целины, вовлечению края в общее русло экономического развития страны.
У всей этой пестрой массы переселенцев в процессе освоения Предкавказья складывались разнообразные системы землевладения и землепользования, отражавшие социальную структуру населения. Казачье землепользование основывалось на консервативном феодально-сословном праве («земля за службу»).
Размер казачьего землевладения на Северном Кавказе был очень велик. К середине XIX в. казачьи войска владели 43% самых лучших предкавказских земель; 2,85 млн. дес. было во владении Черноморского войска (насчитывавшего в 1847 г. 23 тысячи дворов) и 2,8 млн. дес. у 37,9 тыс. дворов Линейного войска.
Формально казачье землевладение считалось общинным, так как земли даровались войску в целом и лишь затем делились по станицам. Но фактически уже при основании станиц общинный принцип нарушался тем, что казачья верхушка получала, кроме права на общинные наделы, участки земли в частную собственность — от 100 до нескольких тысяч десятин (в зависимости от чина). Кроме отведенных по закону земель, казачьи старшины сразу же стали захватывать значительные участки общинного юрта и запасных войсковых земель. Они «благодаря своей силе и значению занимали под хутора все более и более значительные пространства войсковых земель», — вынуждена была признать даже казачья администрация (2).
Практически государство поддерживало складывавшееся казачье дворянство, одаряло его землями и чинами, не препятствовало росту имущественного неравенства и эксплуатации казачьей старшиной крестьянской бедноты.
Несмотря на общие положения, определявшие сословие — поземельные права казачества как военного сословия, в положении казаков различных войск наблюдались значительные отличия.
Самобытным, тесно связанным с местными кавказскими народами, был быт старого или Терского казачества.
Черноморские казаки, переселившиеся в 1792 г. из Запорожской Сечи, принесли с собой куренное устройство запорожцев. В новые условия попали переселенцы с Хопра, Волги и Дона, поселенные правительством на Кавказской линии.
Черноморское казачье войско в целом считалось собственником земель, которые были отмежеваны во владение сорока сельских общин -куреней. К середине XIX в. число станиц увеличилось до 63. Внутри общин господствовало заимочное право, по которому каждый казак имел право занять столько общинной земли, сколько он в состоянии использовать под пахоту, сенокос, пастьбу скота. Такой участок назывался «цариной». Заимочное право давало полный простор захватам, так как те семьи, у которых было больше скота, занимали и большие участки земли. Беднота же зачастую вообще не могла осуществить своих прав на общинную землю, так как не имела тягла. Чтобы придать видимость законности своим захватам, высшие чины казачьей администрации (кошевой атаман, войсковой писарь и судья) выработали «Порядок общей пользы», который юридически оформлял складывавшиеся в войске формы землевладения и землепользования, узаконивал основание хуторов, возведение мельниц, рыболовных заводов и т. д. Для работы на этих предприятиях разрешалось «при своих хуторах сродственников и вольно-желающих людей поселить и определять им землю по штатной росписи» (3).
Таким образом, складывающиеся в Черноморском казачьем войске поземельные отношения буквально с первых же дней водворения Войска на новые земли нарушали принцип общинной уравнительности, усиливали имущественную и социальную дифференциацию казачества, вели к обострению социальной борьбы. Хутора стесняли общинное землепользование, так как основывались не только на свободной войсковой, но и на общинной земле, вели к закабалению поселенных на них крестьян, фактически подрывали общинные формы казачьего землепользования. Число хуторов в Черноморье росло очень быстро: с 1760 в 1802 г. до 3520 в 1860 г. (4).
Правительство вынуждено было принять меры для упорядочения земельных отношений в Войске, чтобы сохранить его боеспособность, так как разорившийся казак не имел возможности приобрести коня и обмундирование для службы. Для этого в 1842 г. было введено Положение о
Черноморском казачьем войске, по которому устанавливались твердые нормы землепользования.
Насколько далеко зашло имущественное расслоение казачества, видно из размера полагающегося земельного надела: генералы получали до 1500 дес., офицеры — от 200 до 400 дес., рядовые казаки — по 30 дес. земли. Определялось также землепользование отставных казаков и чиновников Войска, которым земля давалась вместо пенсии.
Однако наделить всех землей по нормам этого Положения оказалось невозможным – не хватило бы земли, поэтому в 1847 г. было издано новое Положение с более низкими нормами. Пострадало от этого больше всего рядовое казачество, душевой надел которого был снижен до 16 дес.
Урегулирование землепользования должно было обеспечить переход к землепользованию паевому (вместо захватного), но переход этот произошел не сразу, так как работа межевых комиссий продолжалась в течение многих лет. Зажиточная казачья верхушка всячески тормозила переход к паевому землепользованию, ибо ей было выгодно захватывать общинные земли, пользуясь свободной заимкой. Беднота же требовала раздела станичных юртов на паи. Борьба за упорядочение землепользования обостряла взаимоотношения станичной верхушки и бедноты. И даже тогда, когда многие станицы перешли уже на паевую систему, отдельные станицы сохраняли или целиком заимочное право, или неполный раздел, когда часть земли и после раздела оставалась под свободную заимку.
Еще более запутанными и сложными были земельные отношения в Кавказском линейном войске. Линейное войско, созданное в 1832 г., объединило ряд войск и полков, возникших в разное время и в разных исторических условиях. В Линейном войске собственниками земель считались отдельные полки, а не Войско в целом. Для каждого полка были установлены свои земельные нормы. В Терском, Гребенском и Моздокском полках в начале XIX в. душевой надел доходил до 50 дес., но при существовавшем и там захватном праве зажиточная верхушка заняла лучшие и большие наделы, а беднота зачастую могла использовать лишь незначительную часть надела. По словам Г. В. Плеханова, многоземелье не спасало казачество «от возникновения неравенства, а с ним и эксплуатации бедного богатым. Совсем напротив: многоземелье само способствовало возникновению неравенства» (5).
Чтобы ликвидировать неразбериху в казачьем землепользовании, была создана особая комиссия (она функционировала с 1820 по 1853 г.) для выработки общих правил землепользования, но так и не смогла этого сделать. Сохранилась большая разница в землепользовании отдельных Войск, а кроме того, в наличии опять не оказалось нужного количества земли, чтобы обеспечить всех казаков по выработанным нормам (от 30 до 50 дес. на душу). Поэтому реальный надел был меньше установленного. Межевание земель проводилось очень медленно. Население прозвало межевую комиссию за медлительность «неживой комиссией». Отсутствие точных межей порождало частые споры и столкновения. Только казачье офицерство получало сполна причитающиеся им земельные наделы (в зависимости от чина).
Кроме того, казачьей верхушке сдавали в аренду казенные земли, так что в их руках сосредоточивались большие земельные массивы.
Наряду с многоземельной казачьей верхушкой в каждой станице жила и казачья беднота и «иногородние» — бесправные переселенцы-крестьяне, не входившие в казачьи общины и поэтому не имевшие права на получение земельного надела. Каждую сажень земли, даже для постройки дома, они должны были арендовать у казаков, а чтобы прокормить свои семьи, вынуждены были наниматься батраками, часто на самых тяжелых условиях. Лишь закон 1868 г. дал им право приобретать земли на территории обоих казачьих Войск, но это было под силу только зажиточной части «иногородних», основная масса их так и оставалась безземельными батраками.
- ЦГВИА. Ф. 400. Оп. 306. Д. 245.
- Дон и Степное Предкавказье. XVIII — первая половина XIX в.: Социальные отношения, управление, классовая борьба. Ростов н/Д, 1977. С. 59.
- Там же. С. 65.
- Плеханов Г. В. Избр. филос. произведения. М., 1956. Т. 1. С. 327.