Июнь. Чудная погода, ночью прошел дождик, в послеобеденное время особенно хорошо. Кое-где на песчаных дорожках остались мокрые пятна, но уже в успевшем прогреться воздухе особенно явственно пахло акацией и запахами цветов с уходящего в гору Горячку увитого зеленью бульвара. Черные, литые из чугуна фонари, дорожки, дорожки, дорожки, придающие особой мечтательной впечатлительности и неповторимости ощущений от созерцаемого. В кофейне Гукасова уже собрались завсегдатаи и недавно приехавшие на курорт гости.
После принятия минеральной воды на втором этаже кофейни расположилось семейство Цвигун. Элеонора Максимовна, не сдерживая улыбки и находясь в приподнятом расположении духа, слегка откидывая назад сияющее от удовольствия, увитое черными кудряшками лицо, не переставала повторять: «Чудно, ах, как божественно чудно, мои родные голубчики». Голубчиками были ее муж — высокий блондин с лысеющим лбом, в пенсне, с бородкой и наканефоленными к верху короткими усиками. Его, с легкой горбинкой, нос выдавал в нем черты арийского присутствия, но было ли это так на самом деле, мне не известно. Другим голубчиком был Митенька. Оба родителя на славу потрудились над ним. Каштановые кудряшки одуванчиком колыхались на его высокой головке, неуемно вращающейся в разные стороны, повинуясь озорным, крупным, карим глазам. Мальчику было лет 6-7, его непоседливость давала о себе знать. «Митенька, любезный, — спохватившись встревожилась Элеонора Максимовна, — заправь салфетку, видишь, с растегайчика крошки падают». Роман Радионовичь оторвал свой взор от «Вестника», посмотрел поверх пенсне, пригубил кофе и вновь вернулся к чтению.
Тем временем, по своей должностной обыденности, Иван Федорович Охребьев прохаживался по бульвару. Его мундир городничего был примерно отутюжен, ремень подтянут, и легкий животик указывал на солидность персоны. По своему обыкновению, большие пальцы рук он заводил за ремень и в таком комфортном для себя устройстве мерно вышагивал по черной брусчатке. Блестевшие на солнце, после дождика, и не успевшие запылиться камни играли с ним в «зайчики». Тем не менее, приятно щурясь, Иван Федорович успевал здороваться со знакомыми. «Здра…сь» — то и дело срывалось с его губ, прикрытых пышными, с острыми кончиками усами, сросшимися с не менее пышными бакенбардами. Никто и ничто не ускользало от его пристального внимания… Дзинькнул трамвайчик, под открытой крышей, купаясь в благоухающем запахом воздухе, в преприятном настроении к провалу ехала разодетая публика. За деревянным ограждением транспорта всевозможные пышные шляпки с милыми личиками покачивались вместе с трамвайчиком, как бы приветствуя городового. Немного подождав и пропустив движение, Иван Федорович приблизился к кофейне Гукасова. Вглядываясь в лица сидящих на балконе, он увидел Кихеля A.C.. Алексей Семенович, известный в кругах профессор архитектуры, в силу сложившейся на курорте привычки любил выпить чашечку гляссе, при этом со столь же неизменным удовольствием взирать на прогуливающихся горожан и прибывших на курорт иногородцев. Заметив взгляд городничего, Алексей Семенович улыбнулся с присущей только ему улыбкой и слегка приподнял кисть руки. Когда он улыбался, губы уплотнялись и вытягивались в дугу уголками вверх. Седеющие усы и прищурившиеся глаза придавали улыбке большей выразительности и тактичности. Заметив его приветствие, городничий заметно кивнул ему в ответ и продолжил свое шествие далее, блестя начищенными сапогами. Провожая его взглядом, зодчий обратил внимание на пальмы, привезенные из Крыма и растущие теперь здесь, в Пятигорске. Что за чудо этот парк…
«Митенька! Ну что же ты, любезный, смотри, мороженное капает, салфетку уже запачкал, аккуратнее, дружочек» — Элеонора Максимовна поправила салфетку у Митеньки и вытерла ему губы платочком. Чета Цвигун прибыла на курорт после турне по Италии. Все бы хорошо, но вода в тамошних местах достойна только того, чтобы после ее пития непременно ехать лечиться на воды, на Кавказ. Что они и сделали. Это удовольствие от минеральных источников еще более придавало их времяпровождению здорового настроения. В бульварном скверике перед павильоном журчал фонтанчик, дорожки обрамлены местным белым камнем, отсыпаны красным песком и цветы, цветы, цветы. Нет, если есть рай на земле, то он где-то рядом…
Как-то, устав от прогулок по бульварам и центральным улицам мировой цивилизации, откуда, собственно говоря, и были родом зодчие, научившие моих соотечественников обрабатывать камни, супруга затащила меня в кафе. У барной стойки была средних лет женщина, с которой жена завела оживленный разговор. Назвать это разговором было как-то опрометчиво. Тем более, когда женщины объяснялись на каком-то абракадабрском языке, который до этого никто из них не знал и, естественно, им не владел. Тем не менее, после недолгой жестикуляции рук она спросила у меня: «Игорь, какой кофе будешь пить?» «Черный!» — ответил я, не утруждая себя вопросом и ископанием в памяти незапоминающихся и непонятных мне названий. «Я – гляссе» — буркнула супруга. Жена опять стала переводить наш заказ на понятной им с хозяйкой терминологии, продолжая сопровождать свою речь интенсивной жестикуляцией. Как-то странно получается, незнакомые женщины могут быстро понять друг друга, общаясь на неизвестном для них обоих языке. Не по этой ли причине все женщины недолюбливают друг друга?.. Так вот, дегустируя свой кофе, я обратил внимание на тротуары, они все были изготовлены из камня. Чугунные решетки столетней давности и каменные мостовые и дороги. Наверное, по этим улицам прогуливалась чета Цвигун и озорничавший Митенька. Да и вообще, странный народ эти итальянцы. Все роют, чистят и реставрируют свои камелии истории, Помпеи откопали, на стенах сохранились древние фрески. Нашли засыпанный Форум, изрыли Палатинский холм, очистили от грунта и укрепили консервирующими растворами оставшиеся кирпичные стены рынка Траяна. Удивительно. Можно лицезреть воочию и потрогать руками камни, которым возраст в несколько тысячелетий. Вот вам и мастерство и опыт, мысли и суждения мастеров миллионных поколений…
Вода в этой местности действительно отвратительная, да и стоит дорого. Накипятишь ее в дорогу, осадок от накипи такой, что непонятно, как ее местные пьют. Уже дома, сидя в кресле и довольствуясь черным чаем с липовым медом, вспомнил о белых машукских камнях, доставшихся мне как бросовый материал при реконструкции «Нижнего рынка». То были ступени, не единожды ощупанные рукой неизвестного каменотеса, после обработки бучардой, с каким настроением он прилаживал эти камни? Наверное, старался изготовить надежно и надолго… Недавно общался со своим давнишним приятелем — Кихелем A.C., говорит: «Гляссе облагораживает, не заботься о камнях, пей кофе и получай удовольствие». Вот я и думаю: что такое кофе гляссе и что такое машукские камни? Наверное, это время и история. Время скоротечно, заменишь столетние белые камни на серые бетонные бордюры, и уже нет той истории, подменили, нет тех булыжных мостовых. В послеобеденную жару, после легкого дождика, от асфальтированных улиц города исходил невыносимо противный запах, и еще эти выхлопные газы от авто….
История меняется, будет другая, иная. Только вот как распорядиться с той, что была? Забыть, предать забвению в угоду чьим-то временным интересам, изредка, наедине рыться в памяти и вспоминать — «как это было», а кто сказал, что ровно также не обойдутся и с Вашей, личной историей?