XVI столетие в истории России — время укрепления единого централизованного государства, борьба со своеволием удельных князей и крупных бояр-вотчинников, с независимым положением русской церкви; время дальнейшего закрепощения крестьян, острой классовой борьбы как ответной реакции на закрепощение; время массовых побегов, народных бунтов и городских восстаний — этих грозных предвестников грядущих крестьянских войн в истории России.
Анализируя причины побегов крестьян на окраины Русского государства, в частности на «вольный Дон», который «был центром казачества», К. Маркс писал: «Причины побегов лежали в государственном гражданском порядке…» (1). Уже не отдельные личности, как раньше, но целые семьи и селения со всеми своими «животами», со всем своим скарбом — крепостные крестьяне и холопы, бобыли и «гулящие люди», посадские и приборные низы — «беглые сходцы» из самых разных городов и сел России — устремлялись на Юг и Юго-Восток — в земли, не подвластные никакому государству или номинально подчиненные местным феодальным владетелям.
Об этих беглых от крепостной неволи людях, из которых образовывалось восточнославянское казачество, К. Маркс писал: «Казачество возникло тогда, когда удельная стихия пала под давлением единодержавия… Ряды казачества наполнялись недовольными элементами, которые не уживались в обществе, не могли переносить его уз. Русь тогда была разделена на два государства: Москву и Литву. В обеих половинах явилось казачество. Тогда как в южной Руси заложилось славное Запорожье, и дух казачества разлился по всей Украине, произошел такой же наплыв народа с севера на Дон… Отсюда казачество завладело берегами Волги, Терека, Яика (Урала) и проникло в далекую Сибирь» (2).
Несмотря на ряд правительственных запретов уходить на Дон в «молодечество», к 20—30-м годам XVI в. значительное число беглых русских людей поселилось в междуречье Северского Донца и Дона, многие казачьи городки стояли и по левобережным притокам Дона — Хопру, Медведице, Иловле. А уже к середине XVI в. донские степи вплоть до Азова и Волги в какой-то степени контролировались вольными конными ватажками и станицами казаков, достигавших в своих походах «за зипунами» нижнего течения Волги и Каспия и становившихся здесь «волжскими казаками». Отсюда «волжане» уже легко могли попасть на Терек и Яик, будучи выходцами и из «окраинной стражи» рязанских пределов, и с вольного Дона, и из иных областей Руси, и здесь превратиться в «яицких» и «терских» казаков, получая от современников свое название по территориальному признаку. Еще до окончательного обоснования на Северном Кавказе двух географически близких казачьих групп — терцев (терское низовое казачество) и гребенцов (гребенские казаки) подвижные казачьи ватажки, эпизодически появлявшиеся в устье Терека (особенно на о. Чечене), а затем и в его среднем течении («Усть-Сююнчи реки»), в дальнейшем прибывали на Северный Кавказ в основном по проторенным и освоенным водным трассам Волга — Каспий — Терек (3).
Место первоначального расселения гребенских казаков окончательно не определено. Однако если учесть все существующие точки зрения о местах первоначальной локализации гребенцов, то можно предположить, что формирование терско-гребенского казачества происходило в достаточно широком ареале — от урочищ Голого гребня на юге и до междуречья Терека и Сунжи на северо-западе. Не исключена также возможность, что до своего окончательного обоснования гребенцы, как и другие группы казачества, порой меняли места своих поселений, правда, не покидая районов своего постоянного обитания.
О жизни гребенских казаков сообщают, в частности, документы 1627—1629 гг., связанные с поисками серебряных руд в горской «землице Таабыста», находившейся на территории Кабарды и Балкарии (4). Очевидно, гребенские казаки в хозяйственном плане освоили территории в междуречье Терека и Сунжи. Причем среди терско-гребенского казачества особенно популярны были как наиболее безопасные места для поселений привычные им устья, а также верховья малых рек с их готовыми природными «твердями» — речными мысами и островами, которые легко можно было превратить в неприступные крепости.
Ранние городки терских и гребенских казаков назывались или по именам первооснователей, или выборных атаманов, или же по местам выхода первопоселенцев, а также и в связи с местной топонимикой края; например, Курдюковский (Курдюк Иванов), Шевелев (Федор Шевель), Шадрин, Кирьяков, Степанов, Семенов, Барматов, Вязанов и др., но Червленый, Медвеженский, Наурский и т. д. (5)
Некоторые городки назывались по названиям рек — Быстрой, Черной, Белой, Гремячей в
Гребенях, или местными именами — Оксай, Аргун и др., или же русскими именами. Ряд городков, как бы «кочуя», перемещался то на левый, то на правый берег Терека, то в его среднем течении и ниже, однако основное «гнездо» городков оставалось в устье Сунжи.
После стихийных бедствий (разливов рек, пожаров, частых моровых поветрий) и разрушений от нашествий иноземных захватчиков городки отстраивались заново или же переносились в новое, более удобное и безопасное место, иногда возрождаясь под новыми именами или же сливаясь друг с другом. Основательно географию расположения гребенских и терских городков перекроил в середине XVII в. поход иранских войск и их союзников на Терек — это так называемое казаками «кызылбашское разоренье» 1653 г., когда были опустошены все казачьи Гребни (6). Если до этого были городки Шевелев, Царев, Кирьяков, Медвеженский, Бармата, Семенов, Сарафанников, Потапов, Вязанов, Левонтьев, Симонова, Афанасьев, Слепова, то после 1653 г. остались невосстановленными городки Курдюков, Шадрин, Ищерский, Верхний и Нижний Червленный, Наурский, Гладковский, Аристов и др., т. е. было уничтожено более 10 казачьих городков (7).
Таким образом, если одни городки дали начало позднейшим гребенским станицам, то другие исчезли совсем, а их население либо было уничтожено, либо уведено в плен, а уцелевшие влились в состав населения других русских поселений и казачьих городков.
В момент появления вольных казаков на Тереке их ватаги не представляли собой какую-то конкретную, монолитную группу выходцев из определенного района Руси. Это подтверждает сам характер ранних казачьих обществ и представление о казаках в документах XVI-XVII вв. как о беглых «сходцах» и «гулящих» людях из различных районов страны (от Русского Севера до «рязанских Украин»). В число первых насельников междуречья Терека и Сушки входили, например, волжские «воровские» (вольные) казаки, а также и другие беглые «сходцы» из всех районов России, которых жизненные и исторические обстоятельства выталкивали в состав вольных казачьих дружин на Дон, Волгу и Терек. Все это приводило к сложению пестрого этнического состава ранних казачьих обществ на Дону, Волге и Яике (8).
Таким же полиэтничным по своему составу с самого начала возникновения было и терское казачество, включавшее на протяжении истории разноплеменных выходцев, в том числе и из среды соседних горских народов. Об этом, в частности, говорит множество документов первой половины XVII в. В числе терско-гребенских казаков того времени упоминаются имена и фамилии явно местного происхождения — такие, как Байтерек, Евлаш, Агрыжан, Тагайпс, Кардавил, Яхдаш, Бармата, Остай, Досай, Асанко, Ураков, Иван и Андрей Новокрещеновы и т. д. (9)
- Маркс К. Стенька Разин//Молодая гвардия. 1926. № 1. С. 117.
- Там же. С. 115.
- ЦГАДА. Ф. Ногайские дела. Кн. 6. Л. 145; КРО. М., 1957. Т. 1. С. 35-36.
- КРО. Т. 1, С. 114, 120—123, 226, 228— 229, 232, 407.
- ЦГАДА. Ф. Кумыцкие дела. 1637 г. Д. 1. Л. 111—118; Ф. Ногайские дела. 1627 г. Д. 1.
Л. 413, 416; Ф. Кабардинские дела. 1644 г. Д. 5.
- ЦГАДА. Ф. Кумыцкие дела. 1653 г. Д. 1. Л. 277—279; КРО. Т. 1. С. 302, 311—315, 419.
- ЦГАДА. Ф. Кумыцкие дела. 1654 г. Д 1, Л. 66—71; КРО. Т. 1. С. 302—306.
- Ц ГАД А. Ф. Кабардинские дела. 1664— 1645 гг. Д. 5. Л. 504; Кумыцкие дела. 1654 г. Д. 1.
Л. 66-69; КРО. Т. 1. С. 158, 164, 257, 276.
- ЦГАДА. Ф. Кабардинские дела. 1664— 1645 гг. Д. 5. Л. 504; Ф. Кумыцкие дела. 1654. Д.
- Л. 66-69; КРО. Т. 1. С. 158, 164, 256—257, 276.